"Шутки закончились": Ольга Голубовская о COVID-19, уровне смертности и методах лечения

"Мы входим в самый тяжелый этап. Вирус будет уже с несколько другими свойствами, будет увеличиваться количество реально тяжелых форм"

"Шутки закончились": Ольга Голубовская о COVID-19, уровне смертности и методах лечения

В студии программы "ХАРД с Влащенко" на телеканале "Украина 24" - ведущий инфекционист Украины Ольга Голубовская.

Программа была в эфире 21.09. Чтобы посмотреть видео программы, перейдите в конец интервью

НВ: Приветствую вас, госпожа Ольга, рада очень вас видеть в студии.

ОГ: Добрый вечер.

НВ: Я знаю, что сегодня целый день вы были в больнице, даже сейчас, когда мы шли сюда по коридору, вы консультировали реанимацию, насколько я знаю. Ну что же, начну с новостей, начну с событий. Я прочитала, эта новость была в интернете, но сегодня один из журналистов сказал, что это фейк. Вы мне скажите, это так или нет, что Украина заняла второе место в Европе и седьмое в мире по смертности от коронавируса. Эту новость дало издание "Новое время". Насколько это соответствует действительности сегодня?

ОГ: Нет, это неправильно, мягко говоря. Действительно сейчас у нас ускорились темпы увеличения удельного веса смертности среди многих стран Европы, мы действительно в Европе занимаем где-то четвертое место по смертности вообще-то. Но вот я буквально неделю назад публиковала, на миллион жителей, по данным Всемирной организации здравоохранения, например, в Соединенных Штатах Америки, там 662 человека, где-то в Италии или в Англии, я могу ошибиться, там 300 с чем-то. У нас 34.

НВ: Это на миллион?

ОГ: На миллион. Это Всемирная организация здравоохранения. Но у нас как бы темпы смертности сейчас несколько увеличиваются. Ну а причин здесь несколько. Это, во-первых, действительно шутки закончились, посмеялись, погуляли, летом все отдохнули. И сейчас мы как раз входим в этап самый тяжелый. Это уже вирус будет несколько с другими свойствами, будет увеличиваться количество реально тяжелых форм.

НВ: А почему так?

ОГ: Такая биологическая особенность вируса. Мы тогда же говорили, что, в принципе, лето – это не сезон коронавирусов, их сезон – это зимнее время года, как гриппа.

НВ: То есть, это связано именно с тем, что осень-зима?

ОГ: Да, да, совершенно верно. И вот нам до апреля надо как-то продержаться. С другой стороны, увеличение такое смертности будет, оно же, понимаете, отражение летальности… Правильнее, есть смертность, а есть летальность. Смертность на 100 тысяч, например, населения, а летальность – это среди общего количества пациентов с этим заболеванием. Так вот, летальность в том числе может расти из-за того, что будет огромное количество людей заболевших, которые не обращаются за медицинской помощью, не входят в официальную статистику. Их реально больше, поэтому удельный вес, регистрируются только, начинают регистрироваться только тяжелые случаи заболевания, требующие госпитализации. И мы давно об этом говорили, что, в принципе, когда акцентировалось внимание, что вот столько-то там заболело. Причем непонятно, эти цифры, что нам озвучивают, это ж не количество заболевших, это количество полученных позитивных ПЦР-исследований. Сколько среди них заболевших – это отдельная тема разговора. Но оно… это будет еще сделан анализ потом. Сейчас нам нужно…

НВ: А сколько, кстати? Вот есть хотя бы приблизительное представление, сколько? Вот, если взять, например, количество плюсов с ПЦР, людей, которые получили положительный анализ. Сколько среди них реально заболевших? Плюс-минус, процент?

ОГ: Среди них реально заболевших может быть и 90%, и 95%. Другое дело, что большинство, процентов 80, заболевают легко, или вообще, есть такое понятие "субклиническое течение заболевания", когда практически нет никаких клинических симптомов, или они настолько смазанные, что люди вообще не обращают на это внимания, особенно молодые. Процентов 20-30 имеют клинически значимые формы заболевания…

НВ: Вот носителями COVID и есть как раз люди, как я понимаю, у которых либо нет симптомов, либо смазанные симптомы.

ОГ: Конечно, конечно. Молодые, об этом же и говорилось, и просили, и весь мир обращался к молодежи. Понятное дело, вы болеете легко, помните, что у вас есть родственники дома, мамы-папы, дедушки-бабушки, которым вы приносите болезнь, и они умирают. Поэтому сейчас, конечно, эта динамика будет. И вообще вот этот сезон у нас будет, я думаю, самый тяжелый. А полный анализ, знаете, я еще раз говорю, нам надо концентрироваться сейчас на оказании медицинской помощи, потому что уже заболевания никто не остановит.

НВ: Я сегодня планировала, как раз очень такие, знаете, вопросы вам задавать прагматичные и близкие к жизни. Какова сейчас ситуация в больницах? 90% вопросов, которые я буду задавать, это вопросы из Facebook и вопросы, которые меня просили вам задать. То есть, какова заполненность коек? Неужели действительно во многих больницах уже нет мест? Каково наличие кислородных баллонов, кислорода, и так далее, концентраторов, препаратов, которые нужны? Что вот с этим сейчас?

ОГ: Я хочу сказать, очень большие различия между регионами, потому что, как вы видите, и регионы задействованы по-разному в этом процессе.

НВ: Я хочу, чтобы нам показали динамику последних суток. Говорят, что большинство заболевших – в Киеве и в Харькове все-таки.

ОГ: Да, я же говорю, что есть зоны, где больше заболевших и где меньше. Там, где больше заболевших, город Киев, так как в городе Киеве живет, наверное, большая часть Украины вообще. И я уже говорила давно, наши опорные некоторые больницы уже на грани коллапса давно, потому что больных очень много. Это опорные клиники, оснащенные, там каждая палата имеет кислород. Это ж не просто так, вот когда говорят, не то, что ты взял, перепрофилировал отделение, и туда можно класть этих пациентов. Это особенное заболевание, оно требует кислородной поддержки. И чем больше у нас будет количество тяжелых форм с развитием дыхательной недостаточности, тем, конечно, мы меньше будем госпитализировать более легкие и средние… Ну, легкие мы вообще не госпитализируем, средние и тяжелые формы. Я хочу сказать, вот почему я тогда ратовала за протоколы, потому что заболевание вообще новое, у нас нет опыта лечения, нет опыта ведения, никто в жизни никогда не видел этих пациентов. А я знаю, что обучать всему нужно время, нужно заранее это делать. И благодаря этому, что у нас есть нормативные документы, как бы их кто ни критиковал, а должны все понимать, что они писались экспертами, которые тоже в коллапсе находились. Потому что тысячи вопросов надо было решать одномоментно, изучать мировой опыт, бесконечно беседовать с теми специалистами и профессорами, которые работали в горячих точках земного шара. Тут же транслировать это на своих врачей, и тут же готовить нормативные документы, которые тоже, вы знаете, в нашей стране не просто так сделать. Вот поэтому, естественно, но сейчас все-таки мы же больше, хотя бы врачи ориентируются, как оказывать кому медицинскую помощь. И сейчас большое количество людей со средними даже тяжелыми формами, они наблюдаются докторами на дому все-таки, не госпитализируются.

НВ: Вот, по смертности, все-таки я хочу уточнить. Сейчас покажут нам диаграмму последних дней в Италии. В Италии сегодня количество заболевших примерно такое же, как было тогда, когда у них была вспышка. Но при этом количество смертей намного меньше, намного, чем было тогда. Почему у нас все-таки смертность эта растет? Не только же из-за сезона? Почему он становится более жестким, этот штамм?

ОГ: Я же и говорю, что мы входим в самый тяжелый сезон. Это биологические свойства вируса. Мы говорили, что лучше переболеть летом, потому что вирус все-таки не такой агрессивный, скажем так. Сейчас его агрессивность будет немножко другая, в любом случае. А почему в Италии было так, ну, во-первых, мы с вами знаем, это вопрос очень сложный. Во-первых, считается там и несколько другие штаммы вируса были. Есть различная восприимчивость между разными народами, вы знаете, по оценкам считается, что легче всего болеют светлые женщины. Хуже всего болеют люди с Юго-Восточной Азии. То есть, есть и генетически детерминированные какие-то особенности. Я повторяю, что я не говорю, и я надеюсь, что у нас не будет итальянского сценария. Но то, что будет тяжелый сезон – это правильно. А почему там так произошло, это тоже требует анализа. Какой, кто у них умирал тогда, какие возрастные группы. Понимаете, у нас сейчас, что мне не нравится и меня настораживает, и вызывает, просто тяжело работать становится, и морально в том числе, потому что увеличивается количество молодых людей. Не по 80 лет, не по 90, как умирали в Италии…

НВ: Вот вы сейчас консультировали, я услышала краем уха, парня.

ОГ: Да, 28 лет.

НВ: Парня, да, с тяжелым течением заболевания.

ОГ: Да, очень тяжелый. В том-то и дело. И вот многие уже, я бы сказала, от 40 до 60, и пик смертности у нас 60-69 лет. То есть, стали болеть, тяжело болеть более молодые люди. И в этом опасность какая-то, и, повторяю, это все биологические какие-то его особенности. Весь анализ будет…

НВ: И не понятно, почему так.

ОГ: Нам надо всем успокоиться с этими тестами, бесконечно анализировать, кто, где и как. Рассказывали, как в Чехии все сделали правильно, сегодня мне сказали, что министр здравоохранения Чехии подал в отставку, потому что идет у них неестественный рост. Хотя тогда, помните…

НВ: Ну да, в Чехии очень активизировался рост заболевания.

ОГ: Это же еще неподвластно нашим…

НВ: А что делать, сегодня многие спрашивали. Вот, смотрите, сейчас лаборатории буквально зашиваются, очень много больных.

ОГ: Ну конечно, конечно.

НВ: И учитывая, что человек получает свой анализ, большинство людей, которые делают через государственные лаборатории, через четыре-пять-шесть дней, как, что делать в этой ситуации? КТ тоже, вот у меня знакомая, родственница, у нее уже была 40 температура и ей назначили КТ…

ОГ: Через три дня.

НВ: Допустим, она пришла в понедельник, и только в среду. И, конечно, пришлось поднимать все, что можно. Мы повезли ее в частную лабораторию, и так далее. Что делать людям, когда они чувствуют, что у них все симптомы, а анализ они еще не получили?

ОГ: За тестирование в ПЦР, вы знаете, я уже давно говорила свое мнение, это очень важный метод, и весь мир учился реагировать. И, как показала практика, никто в мире не был готов. Как показала практика, многие государственные институции известные, в том числе и Всемирная организация здравоохранения, четких рекомендаций никому не дала. Прогнозы абсолютно никакие не оправдывались, каждый выживал как мог, исходя из ресурсов своей страны, и так далее. Я считаю, что ПЦР-тестирование очень важно было, вот эта система тестирования, когда это только начиналось – январь-месяц, февраль-месяц, вот тогда надо было строго всех выявлять, искать первых зараженных, для того, чтобы подтянуть этот процесс, в который все равно все страны войдут и большинство населения земного шара все-таки переболеет. Сейчас мы это остановить просто никак не сможем. Сейчас надо концентрироваться на клинике. Что делать людям? Вы знаете, что последний приказ Минздрава очень резко ограничил в том числе и ПЦР-тестирование. И мы еще не так ограничили, как ограничили своими рекомендациями США.

НВ: А почему?

ОГ: Потому что смысла в этом большого нет, уже стало понятно. В январе-месяце не было ничего понятно, сколько вирус существует в организме, кстати, это до сих пор тоже не понятно, сколько он персистирует. Потому что то, что там отрицательные результаты ПЦР, это абсолютно ни о чем не говорит.

НВ: А по вашему наблюдению, все же, сколько? Может, несколько месяцев, даже у выздоровевших?

ОГ: Я считаю, я это и пациентам своим говорю, чтоб они понимали, как себя вести. Потому что люди, особенно молодые, особенно активные люди, считают, что раз болезнь, острый период прошел, значит, все, надо идти уже, где-то чем-то заниматься, не залеживаться. Есть же разные люди, есть такие, которых нужно поднимать, потому что залеживаться тоже нельзя, надо ходить. А есть такие, которых надо снимать с турников и везде, потому что этого тоже делать нельзя. Я считаю, что острый процесс при этом заболевании длиться не менее трех месяцев. Острый процесс – это вся та морфология, которая происходит у нас с вами в организме, и она не видна, и она ничем не…

НВ: Ольга Анатольевна, что такое острый процесс? Это продолжение каких-то процессов в организме, или это способность человека заразить другого?

ОГ: Нет, острый процесс, в данном случае, это именно все те патоморфологические изменения, которые наступают, видите, это заболевание долгое, это не грипп, за неделю…

НВ: Не опасен при этом уже?

ОГ: Нет, это я говорю, чтоб люди понимали, что нужно в течении этого месяца понимать, и они же многие и жалуются, то вышли, уже начинается сердцебиение… То есть, я думаю, так, почему я так думаю, потому что это не только при этом заболевании, где считается все морфологическое, постепенно. Это есть и среднетяжелое течение. А есть и тяжелое течение, например, в легких изменения, у нас есть пациенты, которые уже три-четыре месяца прошли, а остаются эти изменения. Но будут ли они пожизненно – еще тоже неизвестно. А о заразности, как раз, вот мы возвращаемся к тестированию, так уже стало известно, что больной практически после 2-14, там, 10+3 дня, ну, две недели, после появления клинических симптомов, или ПЦР первого, он уже практически не заразен для окружающих. Поэтому смысл…

НВ: Это очень важно знать всем.

ОГ: Конечно. Поэтому не надо впадать в такую панику. Смотрите, рекомендации Центра по контролю заболеваемостью в США, они мне очень нравятся, там эксперты, они как раз к людям относятся с большим уважением и лучших собирают всегда. Они говорят о том, что, если у вас есть клинические симптомы заболевания и вы больны, вы сделали один раз ПЦР, и больше вам его повторять не надо. Мы же в марте-месяце больных не могли выписать из отделений месяцами. Люди здоровые занимают койку, потому что были такие рекомендации в том числе и ВОЗ. Ну, никто не знал просто – заразен, не заразен.

НВ: Очень много вопросов по повторному заражению. И очень много разговоров, очень много переживаний. Кто-то даже сегодня писал, вот у меня подруга в Австрии второй раз заразилась за этот год, еще что-то. Вот я знаю другое мнение, читала как раз с академика Фаворова, что доказанных случаев второго заражения нет. Так все-таки?

ОГ: Смотрите, я абсолютно согласна с господином Фаворовым, что я видела людей, которые, если вот так вот рассказать, четко попадают под описание повторного случая. Но четких доказательств этому нет. И пока что быть особо не может. Почему, потому что для того, чтобы это доказать, нужно взять не только ПЦР, а нужно взять антитела, посмотреть их динамику. Тогда, когда еще не было доступа к антителам этим, и вот сейчас. Я думаю, что повторные случаи при этом заболевании, понятно, что будут возможны. Но все равно, если есть, то они очень единичны. И так как четко доказанных, я же говорю, клинически вроде 100% повторное заражение. Но абсолютно это не доказано. Даже если и тогда и сейчас была позитивная ПЦР. Потому что ПЦР – это не постановка диагноза, это один из критериев постановки диагноза. ПЦР может быть как ложно-положительная, так и ложно-отрицательная.

НВ: Эффективность антибиотиков. Сегодня прочитала пост очень известного в Украине адвоката из Днепра, которая переболела. Она рассказывает о всех перипетиях болезни. Что, когда у нее возникла пневмония, как следствие COVID, то в государственной клинике ей назначили антибиотики, а в частной – отменили. И доктор, который к ней вышел просто без всяких, просто в небольшой масочке, он сказал, отменяйте все, не нужно никаких антибиотиков при пневмонии ковидной, и так далее. У меня тут два вопроса: нужно или не нужно, как меняются протоколы? И второй вопрос: как проявляют себя медики из приватных клиник, которые лечат часть пациентов? Потому что часть пациентов же туда идет.

ОГ: Смотрите, в медицине однозначных ответов практически никогда нет. Антибиотики и нужны и не нужны одномоментно. Что я имею в виду: действительно, в самом начале, и весь мир так себя вел, когда мы видели эти пневмонии, сейчас уже всех видим. Мы раньше считали, если такое бы показали поражение легких при бактериальной, например, какой-то пневмонии, ну это просто сверх тяжелейшее состояние, требующее интенсивной терапии, антибиотиков, и так далее. И поэтому весь мир назначал. Потом, когда стали расшифрованы механизмы развития болезни, уже стало понятно, что антибиотики там не действуют, потому что это даже не вирусное поражение. При вирусах, мы знаем, что антибиотики не работают практически. А это вирус-индуцированные поражения, иммунные, скажем так, легких. Но, опять-таки, так как никто не знал, что с этим делать, эта болезнь развивается в основном из групп риска, для того, чтобы перестраховаться, назначали антибиотики. И то, что у нас были перегибы – это однозначно. Причем до такой степени, когда, мало того, с амбулаторного этапа всем назначают, потом больной поступает в стационар, ему антибиотики резерва сразу начинают назначать, потом у него цепляется-таки вторичная флора, уже лечить нечем, это кошмар. Сейчас весь мир от этого уходит, и буквально две недели назад Всемирная организация здравоохранения, мы же, понимаете как, мы можем давать какие-то рекомендации, в принципе, следуя международным институциям. Поэтому у нас же, вы знаете, были и проблемы, в том числе с протоколами, что ВОЗ, например, не имеет тех методов лечения до сих пор, которые в мире показывают эффективность. Они ждут доказательств четких. Но это совсем не значит…

НВ: А что делают в таких случаях? Вот, смотрите, сейчас есть японские какие-то препараты, есть, говорят, уже в аптеках, я еще не спрашивала, вот эта российская вакцина, есть еще ряд препаратов. Что делать? Рисковать или не рисковать людям?

ОГ: Сейчас я расскажу, но мы договорим за антибиотики. И вот буквально две недели назад Всемирная организация здравоохранения выпустила рекомендации по применению антибиотиков, и правильно, здесь я полностью их поддерживаю, они радикально от этого ушли. И мы тут же внесли в протокол, вот у нас протокол два дня назад новый утвержден, мы тут же полностью от этого ушли и четко расписали, в каких двух случаях нужны антибиотики. В первом случае они нужны до того момента, когда вы видите пневмонию и вы не можете по снимку сказать, она вирусная или вирусно-бактериальная, вам нужно несколько дней, чтобы исключить бактериальную инфекцию. Вот эти два-три дня…

НВ: Чтобы не потерять время.

ОГ: Чтобы не потерять время – назначайте. Если не доказываете – снимаете. Но если человек относится к группам риска, а группы риска, как правило, и тяжелее болеют, тогда вы имеете право назначить профилактический курс антибиотиков. Но это, конечно, совсем другие, не антибиотик резерва.

НВ: У нас на связи журналистка, медицинский эксперт Татьяна Галковская. Добрый день. Прошу вас, ваши вопросы.

ТГ: Ольга Анатольевна, я хотела бы уточнить по поводу российской вакцины. Вы видели по ней какие-то результаты, можно ли ей доверять, насколько она безопасна и насколько она эффективна?

ОГ: Спасибо за вопрос. Вы знаете, я не могу дать четких по ней рекомендаций, потому что пока что, вы же знаете, третья фаза, это не является той фазой, которая может 100% сказать, насколько она... Я думаю, она будет достаточно безопасна, интересно посмотреть на ее эффективность. Вот, я думаю, наверное, она будет эффективна. Понимаете, дело все в том, мы уже неоднократно говорили, при SARS-1 тоже была сделана вакцина. Однако были вопросы к ее безопасности. Поэтому сейчас просто надо… Коронавирусы, они очень своеобразные, я не буду сейчас загружать. Там есть некоторые предостережения. Хотя вот эти вакцины, вектором которых являются вирусы, например, аденовирусы, они вроде бы более безопасные, но для того, чтобы это сказать, нужно иметь конкретные данные. Определенные опасения у меня есть. Но точно так же у меня есть и серьезные надежды, в том числе и на эту вакцину.

НВ: Тань, есть еще вопросы?

ТГ: Да. Я хотела еще задать вопрос по поводу приближающегося гриппа. Очень многие сомневаются, нужно ли прививаться от гриппа. И вообще, как быть в этой ситуации и молодым людям, и в том числе людям из групп риска. Что вы посоветуете?

НВ: Спасибо. И еще бы я добавила, и от пневмонии тоже, нужно ли прививаться.

ОГ: Вы знаете, как раз в преддверии гриппа мы сейчас начинаем цикл лекций, в том числе и докторов. Я читала лекцию "грипп и COVID-19", идеальный шторм будет у нас или нет. Журналисты это прозвали таким словом, идеальный шторм. Потому что действительно этого боялись, это анализировали. Пока что, по опыту Южного полушария, то, которое уже прошло сезон гриппа, был один из самых мягких сезонов гриппа за много-много лет. И даже в основном доминировал не грипп, а доминировали другие вирусы. Ко-инфекция, то есть, совместное существование коронавирусной инфекции и гриппа было в очень незначительном количестве случаев и клинически не значимо. Но то, что прививаться надо, причем мы тоже это обсуждали, понимаете, у нас люди выписываются, если бы видели, с какими легкими люди выписываются домой, они еще требуют кислородного концентратора дома у себя, молодые люди. Им не хватает какое-то время кислорода, в легких очень серьезные изменения. Я, честно говоря, не думаю, что они будут для жизни катастрофическими, но, может быть, я на это надеюсь, потому что просто я думаю, что для тяжелого поражения надо будет где-то полгода, может, месяцев восемь, а может быть, год, чтобы все это прошло. Если, опять-таки, не будет повторного заражения.

НВ: Спасибо Татьяне Галковской, мы с ней прощаемся.

ОГ: Да. Но не дай Бог заболеть еще гриппом на этом фоне, и не дай Бог молодым людям принести грипп в свой дом.

НВ: То есть, однозначно прививаться надо?

ОГ: Поэтому, исходя из этого, конечно, нужно прививаться, опять-таки, и чтобы даже своих близких защитить, и в том числе и тем людям, которые переболели этим заболеванием.

НВ: А теперь про лечение, Ольга Анатольевна. Вот все-таки, что есть новое и нужно ли рисковать, например, в тяжелых случаях, и что такое третий этап, все-таки? Потому что все понимают, что третий этап – это испытания на людях. Когда он начинается – понятно, когда лекарства в массы уходят. А когда он заканчивается, вот когда можно считать, что эта прививка безопасная, сколько людей должны, или сезон должен какой-то пройти?

ОГ: Ну, с лечением. Получилась какая интересная ситуация: все международные институции, ВОЗ, ЦКЗ, все крупные инстанции, они дают рекомендации, основанные на строгой доказательной базе. Это понятно, это правильно. У нас в Украине мы так и делали, все нормативные документы, много лет. У нас Государственный экспертный центр готовил документы исключительно на основании доказательной очень серьезной базы. Здесь получилась такая ситуация, что доказательств быть не может, вирус обнаружили неделю назад, и начали погибать люди. Какие ж там могут быть доказательства? Грипп, самый изучаемый вирус в мире, после вируса иммунодефицита человека, и то без конца новости какие-то. Поэтому, когда был расшифрован механизм поражения легких, пока у нас не будет средств специфической терапии, будут проблемы с лечением. У нас есть только средство, уже мы ее называем патогенетическая терапия, то есть, терапия, которая обрывает какие-то этапы механизма развития повреждения в легких, вирус-индуцированные. И вот тогда стали применять очень серьезные лекарственные средства, для нас, для инфекционистов они вообще, моноклональные антитела, их применяли при некоторых заболеваниях, но здесь, это странная, скажем, для нас терапия. Она показала эффективность очень серьезную, и поэтому Китай, Америка, весь мир принимал эти препараты. И когда мы стали делать этот протокол, если вы помните, вообще протокола не было. У нас стали погибать люди, вы помните, я вынуждена была записать видеообращение: мы вообще будем только аппараты ИВЛ покупать, или мы полечим хоть немножко людей? Потому что я, как инфекционист, я это проходила с гриппом. На ИВЛ, тогда было понятно, что толку большого не будет. Это не значит, что не нужны ИВЛ, но самое главное, значит, разрабатывать методы терапии.

НВ: Самое главное – не довести до них.

ОГ: Не довести, конечно, это же было понятно. И вот тут у нас стал просто стопор. Значит, мы должны брать только доказательную медицину, для того, чтобы создать свой нормативный документ. Ее нет, а те препараты, которые в мире применяются, было сумасшедшее сопротивление, чтоб их внести в протокол. Это просто сумасшедшее какое-то сопротивление. Я себе с ужасом представляю, что б это в Украине было, если б у нас не было нормативного документа. Два дня назад было опубликовано, что сейчас проходит клинические исследования один из этих препаратов, который мы давно используем, против которого выступали эти безбашенные адепты доказательной медицины, которые просто не понимают суть происходящих процессов. Нельзя ограничивать врачей, извините меня, в том лечении, которое в Италии, в Испании, в США применяется. На 44% уменьшает вероятность ИВЛ. Исследование новое, два дня назад опубликовано. Вы себе можете представить?

НВ: А как называется этот препарат?

ОГ: Я не хочу, давайте не будем. У нас люди сейчас все побегут. Я сразу хочу сказать, что у нас на сегодняшний день, я считаю, это не март-месяц, и мы уже многих, в том числе и очень тяжелых больных, можем вытаскивать. Один закон в инфекционной патологии: все надо делать вовремя, до развития неотложных критических состояний. Надо прогнозировать, у кого это будет развиваться, и обрывать, когда идет угроза. Не тогда, когда уже это случилось, а когда идет угроза. Мы обучаем врачей, и врачи сейчас, вот вы правильно сказали, вот я шла, и как раз мы обсуждали, тут же позвонил завреанимации, мы обсуждали результаты исследования. И мы видим, не просто мы видим эффект, а реально эффект просто очень и очень хороший. Поэтому вот такая вот у нас история. И здесь, я уже неоднократно говорила, это уже заслуга нашего министра.

НВ: По работе частных клиник, два слова: стоит ли туда людям идти или нет, если они доступны?

ОГ: Думаю, что да. По крайней мере с тем, что я сталкивалась… Во-первых, заболевание очень серьезное. Вы знаете, мне настолько приятно, сейчас… Люди ж болеют все. Болеют и богатые, и бедные, и те, которые могут себе позволить все, любую клинику, в любой стране мира. И мне очень и очень приятно, когда каждый день, я, даже в Facebook вижу, они посылают все куда-то туда, своим профессорам, в любые страны, мы с удовольствием… Я, кстати, делаю это с большим удовольствием,  когда больные просят с кем-то проконсультироваться, хотя я понимаю, что у нас опыта уже вполне достаточно. Это лишний раз обмен опытом, никаких проблем. И они все говорят, что в Украине очень адекватное, нормальное лечение, такое, как во всем мире.

НВ: По дезинфекции городов, вопрос тоже был. Потому что есть много примеров, во многих странах, моют, обрабатывают специальными растворами, и так далее. Улицы, подъезды, строения. Нужно ли это, зависит ли что-то от этого?

ОГ: Тоже все это… Вот, интересно исторически будет сделать этому анализ. Вы понимаете, появился новый вирус. Реально убивает людей. Реально серьезный. Вот я сколько, 30 лет в инфекционной патологии, и я же все эпидемии, и была пандемия гриппа тяжелая, какая хотите, на многих вспышках тяжелых была. Но такого кошмара просто никогда не было. Просто не было. Мы никогда, наше поколение с таким не сталкивалось. И это еще мы, слава Богу, не дошли до испанского варианта, этот гораздо менее опасен, чем испанский грипп. Поэтому, да, и когда начали развиваться события, не были ж известны даже свойства вируса. Сколько он сохраняется во внешней среде, от чего он там погибает, это все менялось абсолютно. И когда, я помню даже день, я его просто забыла, но вот я помню, в один прекрасный день в Китае стали поливать дезинфекторами эти… Почему? Потому что появились данные, что вроде бы этот вирус сохраняется во внешней среде вплоть до восьми дней даже.

НВ: Я читала, три-четыре дня, но не важно, да.

ОГ: Потом оказалось три-четыре дня. Сейчас все говорят о том, что это абсолютно не ведущий путь передачи, надо уж сильно постараться, чтобы так заразиться. Вообще, вирус, как вам сказать, слава Богу, он не такой заразный, например, как вирус кори. И поэтому я всегда, вот и сейчас прошу, послушайте, мы входим в тяжелый сезон. Если вы не боитесь заболеть, ну подумайте о тех врачах, которые, они уже не в состоянии…

НВ: И вот тут мы доходим до главного вопроса. Он вроде как мелочный, но он, как мне кажется, главный. Вы знаете, какая идет дикая дискуссия по поводу масок. Вот как только я, например, напишу в своем Facebook, чтобы люди носили маски, приходят десятки каких-то людей и начинают говорить, как вам не стыдно, зачем вы обманываете людей.

ОГ: Да, я читала.

НВ: "Маски вредны", вы видели. И я тут хочу показать скрин сегодняшней нашей зрительницы, Татьяны Хрущенко. Она вот что пишет: я живу в Испании, в Мадриде. Здесь ситуация уже выходит из-под контроля, и это не потому, что медицина слабая или тестов нет. Все тут нормально, и тестов тысячи делают в день. Информационная пропаганда была не на уровне. Людям не особенно настойчиво говорили носить маски и не собираться группами. Через несколько дней ситуация уже будет бесконтрольна и Мадрид закроют, а это мощный удар по экономике всей Испании. Вопрос: в Украине, какая информация для населения, какие видеоролики, какие данные дают для того, чтобы народ понимал угрозу происходящего? Что делается, чтобы народ понимал, что маски носить необходимо? Потому что вот эта постоянная истерика по поводу того, что нужно сорвать маски, она, я вам скажу, что мне каждый день десятки сумасшедших в приват присылают какие-то ролики о том, что маски носить не нужно. Кто-то же их снимает, кто-то тратит деньги на это, понимаете в чем дело.

ОГ: Вы знаете, в нашей инфекционной патологии всегда очень много политики. Всегда. Так можно хорошо сыграть. Вот я, например, считаю больше сделать в этой разрухе, которая за последние годы образовалась, в кадровом провале, больше сделать, чем сделано было с марта-месяца, ну, поверьте мне, никто б не смог. Вот кого не поставь в министерство, никто б не смог. Ресурса нет, специалистов нет, специалистов подтянули, но они тоже на одном энтузиазме, и уже надо у больных находиться, а не где-то там сидеть, что-то писать. Поэтому, вы вспомните эту дискуссию про маски, которая была на уровне, в том числе и Всемирной организации здравоохранения, послушайте. Мы тогда, например, с экспертами просто смеялись. Да сколько ж можно обсуждать, на кого одевать, на кого не одевать, возводиться это в степень, какие-то исследования. Вот, Италия. В Ломбардии почему это вспыхнуло, потому что полностью, абсолютно, гуляния народные, и так далее. Значит, маски на сегодняшний день, так как мы находимся в состоянии эпидемического подъема, мы должны все себя защитить просто-напросто, ничего сложного нет, и катастрофического ничего нет. Вирус действительно не такой заразный, как вирус кори, например. Мы должны все себя вести, как потенциально инфицированные. Потому что мы не знаем на этот момент, инфицированы мы или нет. Откуда мы это знаем, если инкубационный период 14 дней. Мы же не будем каждый день тестироваться. Поэтому маски нужно носить всем, но правильно, конечно, не поднимать их с пола, с машины где-то там. Почему – потому что маска минимизирует риски. Все эти рекомендации, которые даются, они минимизируют риски, первое, и, второе, и самое, наверное, главное, они уменьшают возможную дозу возбудителя, которым человек инфицируется. А на сегодняшний день известно, что эта доза зависимый процесс тоже. Чем больше дозу вируса человек получает, тем он тяжелее болеет. И ничего в этом страшного. А то, что эти противодействия, люди начинают, кто вирус этот придумал, с какой целью придумал, те придумали, эти придумали. Это на сегодняшний день не играет для нас с вами никакого значения. Придумали его или не придумали, и кто его придумал.

НВ: Вирус есть, да, и все. И с ним нужно бороться.

ОГ: Он есть, мы на эти процессы повлиять с вами никак не сможем. И никогда правды можем и не узнать. К чему эти разговоры? Просто вас всех просят доктора, ну пожалейте уже медработников. Вы же понимаете, любой близкий вам человек может заболеть. Они уже просто на грани, как вам сказать, от этого же зависит и качество оказания медицинской помощи тоже.

НВ: Раз мы вспомнили ВОЗ, еще один интересный вопрос, потому что в пятницу прозвучало скандальное совершенно… Итак, у нас есть рубрика "скандал дня", потому что это было скандальное заявление. Глава ВОЗ сказал следующее: мы точно знаем, что в будущем появятся новые вирусы и так называемые заболевания икс. С такими словами в пятницу на пресс-конференции в Женеве выступил глава Всемирной организации здравоохранения. Мне очень часто какие-то мои друзья говорят: это все, вот сейчас с помощью коронавируса протестировали мир, и раз с помощью его можно корректировать всякие социальные явления, политику, сейчас будут новые и новые вирусы выпускать из лаборатории. Как вы относитесь вот к этим конспирологическим версиям? Тем более, вот глава ВОЗ говорит – скоро будут новые.

ОГ: Очень серьезно. Я отношусь очень серьезно. Почему, потому что в 2018 году эксперты ВОЗ на своем сайте опубликовали заявление, где говорили, что нас ждет пандемия, вызванная новым неизвестным штаммом вируса, назвали его "агентом икс", обсуждались многие возбудители. И вопрос не стоял о том, будет ли эта эпидемия или пандемия, или не будет. Пандемия – это в масштабах всего земного шара, а эпидемия – это одной какой-то страны. Вопрос не стоял о том, будет она или нет, вопрос стоял только о том, когда она буде. Поэтому я очень серьезно отношусь к этим заявлениям.

НВ: А почему так? Это что уже, эксперименты какие-то начинаются?

ОГ: Это то, что мы с вами только что обсуждали, откуда я знаю. Об экспериментах тоже можно думать, но я сразу вспоминаю испанку, испанский грипп. Много говорили, столетие недавно было, 18-19 год, он был гораздо агрессивнее, и выкашивал, как чума в средние века целые села, так и испанка выкашивала целые села, поселения. А вирус гриппа сам был обнаружен только в 1933 году, понимаете. На 12 лет средняя продолжительность гриппа в США после испанского гриппа упала. Поэтому здесь можно рассуждать сколько угодно. Я, например, почему я отношусь серьезно? Потому что я, как человек, который работает, понятно, в очагах, в эпицентре, и так далее. И даже грипп, вот людям кажется, грипп, вы вспомните, какой был. Вот у меня перед глазами те молодые люди, вот даже в этот, в прошлый сезон гриппа, когда семья болеет. Я знаю семьи, где от гриппа умерли все, остался один папа. Понимаете? Сначала дочь умерла, потом мать умерла через день, и даже и не успела узнать о том, что у нее дочь умерла. Так как можно несерьезно относиться? Нам надо сделать все, и мы, например, сделали все для того, чтобы, когда тяжелый сезон гриппа повторился в 15-16 году, у нас смертность уже была в четыре раза меньше.

НВ: У нас еще много интересных вопросов. Вот, мне показался очень интересным вопрос, насколько хорошо украинские эпидемиологи видят статистику и имеют к ней доступ, и насколько точна эта статистика в Украине? Что вы скажете?

ОГ: Не точна она не только в Украине, она не точна во всем мире. То, что нам показывают – это вершина айсберга. Но это при любом инфекционном заболевании. Мы сначала увидим статистику…

НВ: Сейчас люди просто не ходят к врачам.

ОГ: Так вы же сами ответили на вопрос. У меня масса… Понимаете, когда я пришла работать, у нас были системы. Вы знаете, какой самый большой у меня был страх, у всех молодых докторов, которые пришли в 90-м году работать? Что не дай Бог придет больной, у него будет какая-то инфекционная патология, а попробуй ты ее поставь, и уже температура тела, уже снять нельзя. А ты не подашь экстренное извещение. Боже мой, это были, это ж ужас, не дай Бог. Любой врач, который выявляет инфекционного больного, должен сообщать в государственные институции для того, чтоб они понимали, что делается в стране, что происходит, какое количество больных, это серьезно или это несерьезно, прогнозирование. Сейчас толпы народа, так это же было при кори. Я ж тогда, помните, для меня это было как Алиса в стране чудес, так и я – сидела, думала, я представляю, как эпидемиологи на этот ужас смотрят.

НВ: Сотрудничают ли сегодня украинские медики, и вы в том числе, с зарубежными медиками. Знаете ли вы о новых исследованиях, как это все продвигается?

ОГ: Я два слова за статистику. Сейчас не столь важно какая статистика, нам надо концентрироваться на больных среднетяжелых, тяжелых, и так далее. Будут оценочные данные, как и при любом инфекционном заболевании, они будут позже, через год, через полтора.

НВ: Вопрос по препаратам и по вакцине, скажите, пожалуйста.

ОГ: По препаратам, я ж говорю, что на сегодня какая проблема в лечении этого заболевания.

НВ: Вот иммуномоделирующие препараты, которые очень часто советуют. Начинайте пить, начинайте пить…

ОГ: А, вот эти вот индукторы интерферона?

НВ: Да, надо ли их пить?

ОГ: Нет. Индукторы интерферона, понимаете, пока не будет препарата прямого действия на этот вирус, я лично жду препарата прямого действия. Вот, как у нас есть при гриппе, прекрасный препарат, прекрасно работает, если его применять в первые сутки от начала заболевания. Когда он появится, я думаю, мы очень вздохнем легко. Но я думаю, что еще долго не появится, потому что на горизонте его еще нет совершенно.

НВ: Вы знаете, почему я про иммуномоделирующие препараты спросила, потому что одни говорят, что их принял и три месяца тебя никакой вирус не возьмет. Другие говорят, не дай Бог, это может спровоцировать шторм, и так далее.

ОГ: Это не то, что может спровоцировать. Все зависит от того, в какой период болезни, понимаете.

НВ: А угадать же невозможно?

ОГ: А угадать вы не можете. Очень интересно, видите, какой возбудитель интересный, уже все знают: первая неделя – она скрытая, то есть, почти симптомов нет.

НВ: То есть, если вы, не дай Бог, приняли в этот период…

ОГ: Нет, вот в этот период как раз если вы приняли, то ничего большого, страшного. А вот если вы, не дай Бог, начинаете… А тогда ж люди и не принимают… Начинают применять… Нет температуры, ну, какая-то ломота, люди не сильно обращают. А вот когда принять, не дай Бог, в тот период, когда уже развиваются иммунные реакции, мы же уже понимаем, что это иммунный уже ответ.

НВ: То есть, при симптомах любых уже нельзя это все делать?

ОГ: Нет, здесь уже… По крайней мере…

НВ: А так вы рекомендуете, если, например, все спокойно и хорошо, нужно применять, да? Или не факт?

ОГ: Я, например, не применяю эти препараты, не назначаю их.

НВ: Хорошо. Вот, по зарубежным контактам, не только по тем консультациям, о которых вы говорили, а вот знаете ли вы, вот прям последнее, что сейчас применяют врачи в Штатах, в Японии, еще где-то?

ОГ: Да.

НВ: Есть у вас информация?

ОГ: Есть, конечно, у меня информация. Сразу хочу сказать, кстати, что в Японии, вы говорите, фавипировир, американский риндесевир, он у нас есть в протоколах, мы сразу их внесли. Нам закон…

НВ: Закупает государство эти препараты?

ОГ: Да, вот уже в ближайшее время, я думаю, появится и риндесевир, я на это очень надеюсь. Я сразу хочу сказать, панацеи не будет, но какой-то эффект будет. Но панацеи не будет, потому что это препараты, которые могут, гипотетически, при всех РНК-содержащих вирусов. То есть, где-то эффект будет, но не такой, как бы нам хотелось. Во всем мире применяют врачи разные методы лечения, но все они сводятся к особенностям гормональной терапии в разные периоды болезни, и вот эти специфические препараты, направленные на блокировку про-воспалительных цитокинов. Некоторые из этих препаратов у нас даже не зарегистрированы. А вообще, чтоб вы понимали, на сегодняшний день проходит 200 исследований, клинические исследования проходят 230 молекул, не новые, а старые молекулы. Даже мелатонин в одном из клинических исследований где-то тоже проходит. Ну, такие, экзотические даже, скажем так.

НВ: Мелатонин – это снотворное?

ОГ: Снотворное, да, гормон сна такой, шишковидного тела.

НВ: Ольга Анатольевна, вот коронавирус, он же уникален тем, что он нам дал возможность переосмыслить не только медицинскую какую-то концепцию, не только экономику, но и всякие другие направления. Вот, по образованию хочу один вопрос задать: нужно ли нам было посылать детей в школу, студентов в университеты сейчас…

ОГ: Нет, я была противником.

НВ: Вот, когда мы ждем осень и зиму.

ОГ: Я была противником. Это ж, вы знаете, еще до этого, я понимаю, что это непопулярно…

НВ: То есть, понятно, что онлайн-обучение хуже, чем такое, но…

ОГ: Послушайте, наше образование рушится с 90-х годов. Ей-Богу, ничего с ним не сделается, совершенно.

НВ: Ну да, сейчас, когда самый острый период и нет вакцины.

ОГ: И толку, нам надо людей спасать, у нас, надо ж понимать, какое количество увольняется людей.

НВ: Масса школ же уже закрыты, прямо вот сейчас.

ОГ: Ну так вышли дети, я ж была противником. Вышли в школу, через неделю мы уже в оранжевой зоне. Ну и все равно они закроются, если мы, ну все равно они закроются. Ну, ей-Богу, нам надо пережить. Вот этот, до апреля-месяца, это у нас будет самый тяжелый период, я думаю, я надеюсь, что это самый тяжелый будет за всю пандемию. Нам надо всем… Люди ж должны понимать, кто им будет оказывать медицинскую помощь. У нас медперсонал увольняется. Некоторые есть такие дежурства, что после дежурства вся смена увольняется. Они не выдерживают просто, физически не выдерживают.

НВ: Вы же понимаете, народ говорит, нам некуда девать детей, а кто с ними будет сидеть дома…

ОГ: Я знаю это. Но надо тогда выбирать, ну выбирайте. Я ж поэтому и говорю, что это непопулярное. Я отдаю себе отчет. Но у нас выхода другого нет. Если вы готовы, значит так: маски вы не хотите одевать, дистанцирование не хотите, детей тоже не хотите, ну а кто вам будет помощь медицинскую оказывать? И врачи, и медсестры… Потому что врач без медсестры, без медперсонала ничего не сделает. Люди не видели, какой уход в реанимации за этими больными. Как их переворачивают, вне зависимости от того, сколько они весят. Вот эти вот девочки, метр пятьдесят, с дежурной сменой кладут на живот, и обратно, потому что от этого огромный результат лечения, от ухода зависит, от ухода. Результат.

НВ: Ну конечно, чтобы не было застойных процессов. Сейчас покажу короткое видео с президентом Зеленским и потом задам свой любимый вопрос. … Вот, мой любимый вопрос, вы уже, наверное, догадались: какой это второй этап реформы, и вообще про эту реформу медицинскую. Смотрите, я знаю, что некоторые упорно пытаются сбить Степанова, начинают рассказывать, что он там баллотируется в Одесский облсовет, еще что-то, вроде бы это как-то мешает ему работать. Но суть не в это, суть в том, что раньше могли вызвать скорую помощь, сегодня не могут вызвать скорую помощь. Раньше другим больницам не угрожала опасность закрытия или банкротства, сегодня угрожает. Конечно, инфекционистов на некоторое время оставили в покое…

ОГ: На некоторое время.

НВ: На некоторое время. Во всем остальном второй этап реформы продолжается. И вот что с этим делать?

ОГ: Я вообще считаю, что те люди, которые заложили, забыли про инфекционные стационары, они про них забыли, они ни с одним экспертом не советовались. И заложили финансирование по такому же принципу, деньги идут за пациентом, совершили преступление перед народом Украины. Если б не эта ситуация с коронавирусной инфекцией… Мало того, что инфекционные стационары перестали бы в большинстве случаев существовать, это бы далее сопровождалось полным уничтожением специалистов, как уничтожили практически эпидемиологов. Это в стране постоянных эпидемий и без пандемий.

НВ: Ну да, конечно. До COVID у нас была эпидемия гепатитов, туберкулеза, кори, чего угодно.

ОГ: Кори, вечная страна… И так оно и будет продолжаться. Поэтому это, я вообще считаю… И сейчас же, на сегодняшний день, вы совершенно правы, ничего не решилось. Это ж пока эта ситуация, они все тянут, тянут. Точно так же, как, вы же знаете, научно-педагогических сотрудников, по закону, мы вообще вне закона. На сегодняшний день ни один профессор, доцент, самые высококвалифицированные кадры, они, их могут не допустить к больному. И на местах уже очень большие проблемы в том плане, что могут не выполнить твои назначения. Ты там вообще никто. Понимаете? Администрации потому что не нравится. А больные умирают. Не просто, и никто за это ответственности не несет. Какой-то закон быстренько с перепугу состряпали, что-то поменяли в этом законе. Но подзаконных актов не сделали, и все точно так же.

НВ: То есть, механизма нет?

ОГ: Нет механизма. И только это закончится, когда там будет следующая пандемия – Бог его знает. Никто системно не подходит. Я еще раз говорю: нам с вами сказали, что это не реформа здравоохранения, это изменение системы финансирования. То есть, больного в этой так называемой реформе нет. Там все только про деньги, как сэкономить деньги.

НВ: Но вопрос же в том, изменение системы финансирования за собой влечет банкротство больниц и уничтожение медицины.

ОГ: Так все ж так, вы посмотрите, так же все проводится. Вам говорят: а мы вас не закрываем, больницы. Мы разве вас закрываем? Вы соответствуете тем требованиям, а требования такие, что больницы их выполнить не могут.

НВ: Так что делать, Ольга Анатольевна, как бороться против этого?

ОГ: Я считаю, что вот эти заявления, в том числе и президента, и министра, и все, это максимум, что они могут сделать в данных условиях, когда руководят всем в стране совершенно другие институции. Я просто вижу, я вижу на сегодняшний день, что ситуация все-таки не такая, как была ранее…

НВ: У нас блиц. Пять минут до конца. Очень короткие вопросы и короткие ответы. Первый будет самым длинным. Не считает ли Ольга Голубовская, это от зрителя, что в Украине была выбрана первоначально неправильная стратегия с абсолютно жестким локдауном и минимальным тестированием по всей стране при заболеваемости 500 человек в сутки. А теперь имеем результаты – три тысячи в сутки только подтвержденных и нет возможности введения даже местных локдаунов.

ОГ: И да, и нет. Я прекрасно понимаю, что хаос был в тестировании, потому что нет специалистов, которых разогнали, которые грамотно бы это все расписали. Но локдаун, он немножко разгрузил клиники как раз в тот момент, когда мы готовили в сумасшедшем ритме…

НВ: Все же нужно было?

ОГ: …борясь с попередниками, нормативные документы по лечению.

НВ: Нужно ли носить маску во время физических упражнений?

ОГ: Нет, конечно. Господь с вами.

НВ: Некоторые вопросы будут глупыми, предупреждаю, но я их все равно задам. Защищает ли от COVID употребление алкоголя? Такое ж тоже есть.

ОГ: Нет. Дышать им… Нет.

НВ: Имеются ли в настоящее время препараты, разрешенные для лечения или профилактики COVID?

ОГ: Ну есть, для лечения много. Другое дело эффективность его.

НВ: А для профилактики тоже есть?

ОГ: Для профилактики – нет. Неспецифические только.

НВ: Есть ли распоряжение негласное, это наша зрительница спросила постоянная, семейным врачам тормозить направление на КТ легких?

ОГ: Я о таком не слышала.

НВ: Многие же сталкиваются, знаете, с трудностями. Им назначают через неделю, или говорят, что вообще не могут.

ОГ: Нет, я думаю, негласного нет.

НВ: Не рассматривает ли министерство убрать прослойку семейных врачей, на которых все сильно жалуются? Говорят, что стало все после участковых терапевтов только сложнее. Не только с COVID это связано, а вообще. Невозможно получить направление никуда, и так далее.

ОГ: Сейчас, думаю, не рассматривается. Вы слышали заявление. Это надо полностью менять подходы к реформированию.

НВ: Будут ли дешеветь тесты, многие спрашивают, потому что для многих это непосильно.

ОГ: Да, я думаю, ПЦР-тесты постепенно будут уходить, а будут другие тесты, на антиген, например, которые будут несоизмеримо дешевле.

НВ: Уничтожают ли COVID ультрафиолетовые лампы?

ОГ: За определенный промежуток времени, не мгновенно.

НВ: А озонирование?

ОГ: Я думаю, что, опять-таки, не очень быстро.

НВ: То есть, час-два, не помогает?

ОГ: Я думаю, что вряд ли.

НВ: Что говорят пульмонологи, причина смертности же – пневмония? Спрашивает зритель. Может, начинать нужно не с теста, а с КТ легких?

ОГ: Нет. С КТ легких начинать как раз нельзя, потому что сейчас тенденция и перегрузка лишняя КТ, когда делают их очень рано, когда нет изменений. Изменения наступают через несколько дней после дебюта клинических симптомов. Поэтому мы наоборот не рекомендуем, говорим, выждите несколько дней, сделаете тогда.

НВ: Защищают ли от COVID вакцины против гриппа и пневмонии? Или они только защищают…

ОГ: Они только защищают… Кстати, о смертности было, и от сепсиса тоже умирают. Не только от пневмонии. В основном да, но и от септических состояний. Нужна вакцинация, особенно группам риска.

НВ: От Игоря Мосийчука вопрос, он сегодня прям сам написал. Очень простой вопрос: от людей требуется выполнение карантинных норм, но одновременно в очень многих районных больницах люди с подозрением на COVID контактируют с больными других заболеваний, в поликлиниках коллапс и рассадник коронавируса. Есть такое дело?

ОГ: Конечно есть. Так же, как при кори было. Заходишь – сидит очередь в поликлинике, и с одной и с другой стороны, и один в сыпи больной ждет инфекциониста на консультацию.

НВ: Как это остановить?

ОГ: Только возобновлением системы противоинфекционной защиты. Вертикали, которые за этим следят, и сейчас же полный хаос в этом направлении.

НВ: ИФА-тесты и ПЦР. Часто слышу, что ИФА – это напрасная трата денег и времени. В каких случаях вы рекомендуете использовать ИФА-тесты?

ОГ: Нет, это не совсем так. Это, наверное, очень долгий вопрос. Я даже не знаю, как коротко на него ответить. Например, если у человека нет антител… Сейчас поменялось уже и определение случая, ВОЗ поменяла. Мы уже, как мы и давно говорили, надо ставить по клинико-рентгенологическим данным. Но вот когда будет сезон гриппа, на КТ такие же изменения, как при COVID. Вот здесь ИФА-тесты очень помогут, потому что ПЦР может быть отрицательное.

НВ: У нас осталось 30 секунд. Как вы относитесь, тоже вопрос от зрителя, к тому, что героиня Санжар Зоряна Скалецкая замкнула десятку "слуг народа" в Киевсовет и не собираетесь ли вы в политику?

ОГ: А разве "слуг народа"? Мне, как бы, все равно, честно говоря, кто куда идет, в какую политику. Я пока не собираюсь. У меня были предложения неоднократные. Я считаю, что должна сейчас концентрироваться в клинике.

НВ: Ольга Анатольевна, вы нам очень нужны именно в медицине.

ОГ: Спасибо.

НВ: Поэтому оставайтесь там, спасибо большое!

Источник Украина 24 Теги